Девочка Аля  - Алеся Ранимая

– Ты до сих пор дружишь с этой дрянью? – её лицо вдруг изменилось, куда делась улыбка?

– Да, ты себе не представляешь, чего ей удалось добиться…

Она меня перебивает:

– И не хочу даже слышать, не интересно!

– Столько лет прошло, было бы из-за чего злиться?

– Было бы из-за чего? – коверкает она мои ужимки. – Она охотилась за моим мужем, тягала его по кустам и подворотням, трахала при любой возможности, потом оговорила всех в фирме, всех! Костик мне всё рассказал! Рассказал, как она к нему приставала! Думаешь, я не искала подтверждений? Я ей сразу позвонила, спрашиваю: «Это правда?» – она мне такая: «Да», – сука надменная! Она мне чуть жизнь не испортила!

Испорчу ли её жизнь я? Сейчас?

* * *

– Вася, ты, когда в ванной Милане «да» говорила, ты знала, что подтверждаешь?

– Тогда не знала, но буквально на следующий день поняла.

Маленькая собачка – всю жизнь щенок, Васька была по-прежнему хороша, как в двадцать.

– Почему ты не опровергла?

– А кто бы поверил?

– Меня бы позвала.

– Ты уехал, и я думала, ты всё знаешь, позвонишь ей и всё расскажешь. Почему ты не опроверг сам? Сегодня?

У меня перехватило дыхание. Мне даже в голову не могло прийти, что всё так сложно.

Она только улыбнулась. Годы одиночества, та история стёрла всех её друзей в один день, отбросила на километры назад, научила не доверять взрослым. А она сидит тут напротив меня, пьёт вино и изо всех сил старается не испортить годы нашей дружбы.

Настал день, когда она устала. Она устала и сказала: «Милый, я ухожу от тебя». И прежде чем начался ад, и прежде чем она пожалела о своих словах, он наговорил ей кучу резкостей, и она, ухватившись за них как за спасательный круг, встала, обула туфли на каблуках, сказала: «Ах так?!». И прежде чем он успел что-либо ответить и заставить пожалеть его, она хлопнула дверью и ушла.

Позже она сидела в красивом баре, и пила водку со льдом, и разговаривала с подругой о жизни, которая у неё так и не началась. «А как же дети?» – спросила подруга. «Дети пусть останутся с ним, я буду брать их на выходные, покупать им подарки, водить в зоопарк и кино, я буду выспавшейся и отдохнувшей, и мне будет с ними интересно и весело». Через 10 минут молчания подруга оплатила счёт и ушла.

Он звонил, она не отвечала. Он присылал фото плачущих детей, она их стирала, не глядя, удаляла и грызла пропитанный водкой кубик льда, вызывая зубную боль. Он писал: «Мне завтра на работу, кто отведёт детей в садик?». Она отвечала: «Ты. Мне тоже на работу. Я справлялась каждый день».

Потом она села в машину, откинула сидение и заснула тяжёлым сном без сновидений, от слёз было трудно дышать, но она справилась и не умерла той ночью.

* * *

Утром она сунулась было в дом, но ещё на подходе услышала плач детей и его крики и поняла, что стоит ей зайти – он бросит всё, выскочит из дома, и она увязнет, утонет, усохнет, обнимет их и снова забудет о себе. И тогда, прежде чем жалость к себе поглотила её, прежде чем любовь к детям заломила ей руки, прежде чем голоса её матери и матерей всех матерей заглушили, размяли и раскрошили в ней желание жить иной жизнью, она остановилась, развернулась и снова ушла.

Тогда она поняла, что дороги назад не будет.

Она работала в салоне коллекционных машин. Она знала всё о двигателях внутреннего сгорания, о карбюраторах, глушителях, красках, лаках, кожаных сидениях на троих и куче других мужских шалостей, но она не знала, что при всём при этом ни один мужчина не примет её сторону.

«А как же дети?» – спросили её коллеги. «Я родила их, это уже очень много, я сформировала их, но я не должна провести с ними всю свою жизнь, да? Также как вы». «Нет, – говорили коллеги. – Ты должна».

И тогда она поняла, что прямой дороги тоже не будет.

«Вы нарушаете все поведенческие нормы, все коды и предписания, – сказала ей судья. – Дети должны остаться с матерью».

И прежде чем она сказала «не хочу», и прежде чем ей перекрыли выезд за границу, прежде чем назначили психиатрическую экспертизу, прежде чем написали на работу, спровоцировав увольнение, он привёл детей в зал суда, вышел в туалет и более не вернулся.

«Хорошо, – сказала она судье, – хорошо, я люблю своих детей, и возьму их с собой в путешествие по свету, и буду жить с ними так, как хочу, до свидания».

И прежде чем она успела встать, судья сказала: «Нет. Вы не можете вывезти детей без разрешения отца, и вы не можете вывезти детей без разрешения школы, и вы не можете…».

И прежде чем судья закончила говорить о тысяче «не можете» и сотне «должны», она вздрогнула от острой зубной боли, очнулась от мыслей, выплюнула ледяной осколок в бокал с водкой и оглянулась.

Перед нею сидела подруга, и прежде чем она сделала дурацкий жест бровями и сказала: «Завтра я вас познакомлю, он тебе понравится!» – она встала, оплатила счёт за водку, вышла из бара и улетела первым же рейсом куда подальше. Потому что одиночество – от слова «один». Сладострастие – от двух слов: «сладкий» и «страсть», ударовибростойкость – из трёх, а женщина – это такое дурацкое слово, которое состоит из множества «ты должна», тысячи «ты же мать», миллиона «раздвинь ноги пошире» и ни одного «___________».

Я знаю, что вы бы хотели получить ответ, но эту пустоту придётся заполнить самостоятельно.

Жила была Романтика,

Утонченная натура, губы бантиком.

Крутилась-вертелась, просачивалась мелочами,

Питалась плохо, однообразно, да и то в основном ночами.

Страдала от одиночества, теряла с миром гармонию,

Пока не превратилась она в церемонию.

В Ритуал.

В ответы на ожидания,

которые приходят и удовлетворяются

Строго по расписанию.

Умерла, стало быть.

Попала она в мир подземный, запретный,

В котором было чисто как в морге.

На полках, в колбах и склянках

Стояли разные эксперименты.

И лампа дневного света. Под потолком.

Покойная Романтика прижималась лбом к стеклу своей банки,

Перемигивалась с соседями, узнавая их бессмертные останки.

Там были Любовь, Радость, Доброта, Бескорыстие, Наивность,

А в самой крепкой склянке в растворе формальдегида

Парила Дружба.

Устав от перемигивания и общения,

Они тоскливо смотрели

На высокий потолок этого учреждения.